20 августа началась выдача российских паспортов жителям оккупированных территорий Харьковской области Украины. Чуть раньше документ гражданина РФ начали выдавать в Херсонской области и на занятых российской армией территориях Запорожья. Советник главы Офиса украинского президента Михаил Подоляк заявил по этому поводу: «Российский паспорт – это билет в один конец, во вселенную Оруэлла, где свобода – это рабство, а невежество – сила».
Эти слова были сказаны о «внутреннем» бумажном паспорте, о существовании которого украинцы успели уже позабыть, так как довольно давно пользуются более современными пластиковыми ID.
Что же касается российского «заграна», то этот документ с каждым днем становится все более бесполезным. Он еще держится где-то посередине «международного рейтинга паспортов», чуть ниже Грузии, чуть выше Молдовы, но визовые центры бьют отказами не по рейтингу, а по паспорту.
Похоже, что скоро в странах Шенгенского соглашения, да и во многих других странах мира эту красную книжицу отнесут к зловредному вымирающему виду и будут обращаться с ней точно по Маяковскому: «Берет – как бомбу, берет – как ежа, как бритву обоюдоострую, берет, как гремучую в 20 жал змею двухметроворостую…»
Что поделать. Паспорт гражданина РФ сегодня токсичен, как никогда.
А ведь начинал он, как все порядочные паспорта, придуманные чиновниками для охраны вверенных им границ, чтобы «и муха не пролетела» без соответствующего разрешения. Мухи, конечно, летали – ведь то, что они любят, границ не знает. Ну, а людям издавна приходилось «выправлять документы».
ВЫЕЗДНЫЕ ВИЗЫ: ОТ ВЕТХОГО ЗАВЕТА ДО СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ
Еще в Ветхом Завете, в книге Неемии, содержатся такие слова: «И сказал я царю: если царю благоугодно, то дал бы мне письма к заречным областеначальникам, чтоб они давали мне пропуск, доколе я не дойду до Иудеи». Из дальнейшего текста следует, что царю было благоугодно, и Неемия обзавелся «дорожной грамотой», куда ставили визы во всех странах, которые он проходил на пути в Палестину. Вероятно, уже тогда, за пять веков до Рождества Христова, это было самым обычным делом.
Естественно, и на Руси (как только она более-менее определилась со своими границами) появились такие документы для «выезжающих». Примерно 350 лет назад для пересечения границы уже надо было подавать челобитную для получения проезжей грамоты. А если кто-то не «бил челом», то рисковал получить по другому месту или вовсе лишиться этого самого чела.
Соборное Уложение 1649 года гласило: «А буде кто поедет в другое Государство без проезжия грамоты самовольством для измены или какого иного дурна, то того сыскивать крепко и казнити смертию». Самовольно едущие за границу «без дурна» (если, конечно, им удавалось это доказать) могли отделаться легким испугом, приняв участие в реалити-шоу, которое устраивали древние пограничники – «за то учинити наказание – бити кнутом, чтобы на то смотря неповадно было так делати».
А при Петре Первом паспорта ввели и для перемещения внутри России – правда, не для всех, а только для крепостных крестьян, которым дозволялось отправиться на заработки в другие губернии. Нужда в том была серьезная: надо было строить флот, осушать болота, да и Петербург без крестьянских костей стоять не хотел. И, чтобы не путаться с податями, которые помещики платили за каждую крестьянскую душу, были придуманы паспорта.
Интересно, что крестьяне в России оказались первыми, а потом и последними, кому были выданы внутренние паспорта.
С середины XIX столетия паспортизации стали подвергаться бывшие преступники (чтобы легче следить за их перемещениями) и проститутки, которым выдавали «желтые билеты», сочетавшие удостоверение личности и медицинскую книжку.
Ленин, лицо наполовину крестьянского (по отцу) происхождения, которого, как известно, постоянно «ограничивали в правах», отправляя то в тюрьму, то в ссылку, слово «паспорт» ненавидел. Сидя в Лондоне, куда сумел бежать, кстати, по поддельному паспорту, в 1903 году он писал:
«Надо, чтобы и в России были уничтожены паспорта (в других государствах давно уже нет паспортов), чтобы ни один урядник, ни один земской начальник не смел мешать никакому крестьянину селиться и работать, где ему угодно…»
Как только большевики пришли к власти, они все эти «царские документы», следуя ленинскому завету, решительно отменили. Правда, решительности хватило ненадолго, очень быстро выяснилось, что в России без бумажек – никуда.
Революция сорвала с насиженных мест миллионы людей, переселявшихся с места на место, из деревень в города. Понять, кто откуда, кто «свой» а кто «чужой», кто за «белых» или за «красных», не представлялось никакой возможности. Начались попытки заменить паспорта трудовыми книжками, метриками, разнообразными мандатами.
Но это слабо помогало контролировать миграцию населения, которое в огромных количествах стремилось переселиться из голодной провинции в относительно сытые столицы. В двадцатых годах понаехавшие в Москву и Ленинград создали тот самый «квартирный вопрос», который «испортил людей» по наблюдению булгаковского Воланда. А в Сибири вообще никто жить не хотел. И это печалило руководство страны.
Поэтому в 1932 году паспорта вернули – но не для всех.
Сталин распорядился выдавать паспорта и позволять прописку по месту жительства только «классово близким» обитателям крупных городов. А всех «сомнительных», с буржуазным происхождением, не работающих и не учащихся – изгонять прочь.
За два года после начала паспортизации население Москвы и Ленинграда уменьшилось на полмиллиона человек – беспаспортных хватали прямо на улице и высылали в Сибирь, где они умирали голодной смертью.
Крестьянам же, в соответствии с заветами Ленина, паспортов вовсе не полагалось, ни при каких обстоятельствах. И в городах им делать было нечего. Сиди у себя в деревне и дальше соседней не ходи!
Так продолжалось до начала 70-х годов XX века, когда пожилая советская власть решила признать, что крестьянин – тоже человек. Тем более это уже был человек довольно редкий: урбанизация в СССР шла полным ходом, деревни вымирали.
Так или иначе, крестьянам начали выдавать паспорта, но, поскольку дело это было хлопотное и небыстрое, завершили его лишь к 1981 году. То есть последний «прикрепленный к земле» крестьянин в России исчез примерно тогда же, когда в США появились персональные компьютеры и взлетел первый многоразовый космический корабль.
Впрочем, первые компьютеры к тому времени появились и в СССР. Они помогли достичь зенита советской паспортизации – наконец-то можно было точно посчитать всех своих граждан и завести на них базы данных. Теперь любой милиционер, задержав гражданина, мог нажать несколько кнопок на коммутаторе и узнать всю историю его прегрешений. Паспорт сообщал, где живет гражданин, на ком женат, сколько детей имеет… Паспорт говорил о человеке все!
Советским чиновникам так это понравилось, что слово «паспорт», которое ненавидел Ленин, в 80-е годы стало универсальным. «Паспорта» выдавали стройкам, объектам недвижимости, автомобилям, электронным приборам и даже земельным участкам. Паспорта появились у холодильников, лампочек и электрических кипятильников.
Трудно было найти в СССР хоть один товар, вместе с которым не лежал бы его паспорт. Даже в коробке с презервативами находился «паспорт резинового изделия». Впрочем, самим товарам это не слишком помогало в преодолении границ. На Западе, без всяких паспортов, делали лучше.
Но зато паспорта иногда помогали преодолевать границы людям. И это уже другой разговор, трудный.
КАК ПРЖЕВАЛЬСКИЙ ОБМАНУЛ КИТАЙСКОГО ЧИНОВНИКА
На протяжении веков заграничные паспорта в России выдавались далеко не всем. Можно сказать, только избранным. Недавнее высказывание премьер-министра Эстонии о том, что «посещение Европы не право, а привилегия» вполне могло бы прозвучать из уст государственных чиновников, что в царской России, что в СССР.
Пушкину, например, такой привилегии не досталось. Он из-за своей «Гаврилиады» (оскорбление чувств верующих) и дружбы с декабристами (экстремистская организация) всю жизнь прожил «невыездным».
При Николае Первом выезд из России вообще строго ограничивался, почти как при Сталине. Особенно для подрастающего поколения, не получившего «прививку» традиционных ценностей. До 1833 года дворянам запрещалось вывозить из России детей в «нежном возрасте» – с 10 до 18 лет.
Чтобы оформить право на загранпоездку, надо было подать соответствующее прошение. Дворянам, если полицейское ведомство не имело к ним никаких вопросов, разрешалось отлучаться на несколько лет, представителям других сословий – на меньшие сроки.
Но если даже государство почти не сомневалось в лояльности и моральных устоях того, кому выдавало заграничный паспорт, оно все-таки колебалось. Ну, ладно, пусть он патриот. Но вдруг он хочет обмануть не государство, а кого-то из сограждан? И сбежать.
Может, у него, например, огромные картежные долги или он обещал жениться на дочке соседа? Как об этом узнать? Поэтому желающий выехать за границу в течение шести месяцев должен был трижды подать объявления во все газеты Петербурга и Москвы, оповестив о своем намерении соотечественников.
Русский паспорт для заграничных путешествий в те времена выглядел довольно невзрачно, как сложенный пополам листочек, и подчас производил на иностранных пограничников убогое впечатление. Особенно на Востоке, где к пышности документов относились с большим вниманием.
Существует исторический анекдот, связанный с одним из первых путешествий в Китай Николая Пржевальского, когда на одной из границ Поднебесной проверяющий документы китаец отказался верить, будто эта скромная бумажка и есть паспорт. «Вот у нас паспорта выглядят так!» – важно произнес он, доставая и разворачивая перед путешественником длинный свиток.
По счастью, у Пржевальского оказались с собой «Московские ведомости» – толстая многостраничная газета, на первой полосе которой как раз была опубликована статья о его путешествиях и фотография ученого. «Ведомости» произвели на китайца самое благоприятное впечатление.
– О! Вот это да, это паспорт! – с восхищением воскликнул он, и немедленно проставил в газете большую круглую печать.
Впрочем, власть китайских законов в те времена часто заканчивалась примерно в тридцати метрах от их блюстителя, и никакая печать не спасала от внезапных нападений местных жителей, с подозрением относившихся к пришельцам с Запада. Поэтому сам Пржевальский без лишней дипломатичности не раз говорил, что «лучший паспорт для Китая – это умение быстро и метко стрелять».
Не удивительно, что вплоть до конца XIX века русских за границей было ощутимо меньше, чем иностранцев в самой России. Но все стало стремительно меняться на рубеже столетий, в преддверии первой русской революции. Именно тогда, в 1897 году, паспорта, позволявшие свободно выехать за пределы Империи, стали выдавать всем желающим горожанам, в том числе и студентам, и даже ремесленникам.
Это были уже не «проезжие грамоты», а вполне похожие на современные книжицы, куда (правда, не обязательно) могла вклеиваться фотография владельца. И, конечно, многие, получив такие книжицы, поехали.
Уезжали, опасаясь политических преследований после студенческих волнений, по экономическим мотивам, на учебу… Уезжали на курорты, читать лекции, кутить в казино. Словом, все как всегда. Тем более что в конце XIX столетия и вплоть до начала Первой мировой войны внутри самой Европы можно было свободно перемещаться без всякого паспортного контроля.
Его отменили, поскольку чиновники и пограничники там не поспевали за развитием железнодорожного транспорта, перевозившего миллионы людей из страны в страну. Этот «первобытный шенген» ошеломлял вырвавшихся за границу россиян и вселял в них ощущение невиданной свободы, которой, как казалось многим, можно достичь и в России. Достаточно только свергнуть царское правительство…
В 1917-м его свергли, и вскоре после этого границы закрылись.
АРИСТОКРАТЫ СРЕДИ ЛЮДЕЙ БЕЗ ОТЕЧЕСТВА (Нансеновский паспорт)
Во время Гражданской войны за пределы России устремились миллионы. У большинства эмигрантов, бежавших от новой власти, не было никаких официальных бумаг для заграничных путешествий. Люди уезжали с дореволюционными паспортами, с обычными удостоверениями личности, с военными книжками… У кого что было. Тем более почти без документов выбирались из Крыма последние части белой армии.
В Европе, в первую очередь в Берлине и в Париже, куда пытались добраться многие, статус всех этих людей оставался неопределенным. Их в любой момент могли выслать в произвольном направлении, в любое соседнее государство, как обычных бродяг без документов. Нередко так и делали. Правда, границы сразу после войны еще оставались относительно «прозрачными», их вновь и вновь можно было тайно переходить, но такая бродяжья жизнь подходила не всем.
И именно тогда, в 1922 году, для русских эмигрантов появился «спасательный круг», позволявший получить легальный статус во многих странах. «Нансеновский паспорт», который придумал и ввел в оборот знаменитый норвежский путешественник и полярный исследователь Фритьоф Нансен.
Нансен вообще очень любил Россию, на протяжении десятилетий дружил и сотрудничал со многими русскими учеными и членами императорской семьи, и революцию, а затем Гражданскую войну воспринял почти как личную катастрофу.
В то же время авторитет Нансена как общественного деятеля и филантропа к началу 20-х годов минувшего века был непререкаем, и любой его проект быстро собирал необходимые пожертвования, которые всегда «срабатывали» очень эффективно, даже во времена, когда никто не хотел помогать большевистской России.
Так, например, было с комитетом международной помощи голодающим «Честное слово Нансена», благодаря которому в 1921 году, во время обрушившегося на южные губернии голода, удалось спасти жизни более чем миллиона человек.
С 1920 года Нансен занимал пост комиссара Лиги Наций по делам беженцев, и именно тогда он начал согласовывать с руководителями многих стран мира свой проект «переездного документа», который создавался специально для русских эмигрантов.
Обладатели такого паспорта могли перемещаться между странами – участницами Женевской конференции, и в их отношении не действовали ограничения, предусмотренные для лишённых гражданства лиц. К 1922 году «нансеновский паспорт» согласились признать большинство государств Европы и США, а спустя 20 лет он действовал уже в 52 государствах мира.
Это была скромная книжица, которую выдавали каждому, кто мог удостоверить свою личность (то есть имел хоть какой-то документ) и доказать, что является беженцем. Впрочем, таким доказательством тогда являлся сам отъезд человека из советской России.
После выдачи паспорта вместо печати в него вклеивалась пятифранковая марка (иногда с портретом Нансена) – и именно из-за нее словосочетание «нансеновский паспорт» широко вошло в обиход. Конечно, это не был паспорт «гражданина мира», а всего лишь проездной документ, с которым его обладатель мог год или два перемещаться из страны в страну, пока не выберет себе место постоянного жительства, где он мог рассчитывать на получение гражданства.
Однако многие русские эмигранты, не желая становиться гражданами никакой другой страны, кроме России, жили по «нансеновским паспортам» десятилетиями.
За первые же годы таких паспортов было выдано 450 000, и среди их обладателей – сотни русских знаменитостей: Набоков, Рахманинов, Репин, Стравинский, Бунин… Правда, не все воспринимали «нансеновский паспорт» как подарок судьбы – тот же Набоков однажды обмолвился, что человек с таким паспортом «чувствует себя преступником, выпущенным условно».
Но это все-таки было лучше, чем ничего, ведь, по меткому замечанию одного из героев Ремарка, обладатели «нансеновского паспорта» в те годы были «аристократами среди людей без отечества».
С весны этого года в среде новых русских эмигрантов идут разговоры о выдаче противникам путинского режима «нансеновских паспортов 2.0» или, по-другому, «паспортов хороших русских». Идея вроде бы неплохая, вот только почти никто в мире, кажется, уже не верит, что русский может быть хорошим.
Да и в европейской политике нет сейчас общественной фигуры, подобной Нансену, кто бы мог бросить новым изгнанникам спасательный круг. Так что спасение утопающих опять становится делом рук самих утопающих.