Как в России увеличилось количество доносов и почему от них в первую очередь страдают самые близкие
Муж — на жену, мать — на сына, ученики — на учителя, учитель — на ученика, наконец — сам — на себя. С началом войны россияне так усердно принялись строчить доносы, что довлатовский вопрос об авторах 4 млн подметных писем отпал сам собою. По подсчетам правозащитников и адвокатов, возбуждено уже не менее 80 уголовных дел о «военных фейках» и составлено более 3400 административных протоколов о «дискредитации армии». В значительной части случаев формальным поводом для проверки стали доносы. Многие — от близких и на близких. Иудин грех.
Уфа. Май. Орджоникидзевский суд штрафует на 15 тысяч рублей мать-одиночку Регину Ибрагимову, наклеившую на окна собственной квартиры антивоенные рисунки. Они маленькие, почти не разглядеть, судя по фото в сети. И не разглядели бы, если б не соседка. Бдительная гражданка не поленилась написать сразу две кляузы, в полицию и республиканскому уполномоченному по правам ребенка, обеспокоившись судьбой сына Ибрагимовой: «Сможет ли с такой матерью вырасти патриотом?»
Июль, Одинцово. Полиция начинает проверку по заявлению мужа местной жительницы, которого не устраивает ее антивоенная позиция. Товарищ предположил, что супруга настраивает их ребенка против правительства РФ.
Тоже июль, Москва. Мать пишет донос на сына о том, что он уклоняется от армии «в это непростое время».
Подоплека оказалась экономической — мужчина нигде не работал и жил у матери. Отправить сына в казарму она успела за 3 месяца до его 27-летия.
Апрель, Реутов. Студентку Эльмиру Халитову вызывают в полицию по заявлению ее отца — он сообщил, что девушка «призывает убивать русских». Правда, папаша был сильно нетрезв и сам получил протокол за мелкое хулиганство — после того, как полицейские изучили содержимое телефона Халитовой и ничего предосудительного не нашли.
Подобные эпизоды почти не отличаются от описанных в хрониках столетней давности. Например, «сталинский охранник» Алексей Рыбин в воспоминаниях приводит случай, когда его агент донес ему на собственного сына, который спьяну в закусочной заявил, что может Сталину под машину бросить бомбу. Посадили.
Любопытно, что в русском средневековом праве не принимались анонимные доносы — за подметное письмо в случае изобличения автора следовало наказание. Чего не скажешь о нынешнем времени. Например, административное дело против уфимской журналистки Дарьи Кучеренко за антивоенный пикет возбуждено было как раз по анонимному сообщению — и доводы защиты о незаконности такого производства судья отвергла. Мы перещеголяли и Средневековье, и кое в чем эпоху большого террора.
Дарья Кучеренко во время одиночного пикета. Фото из соцсетей
Август, Красногорск. Местный житель донес сам на себя и попросил привлечь к ответственности за два эпизода «дискредитации». Он дважды — с интервалом в 5 суток — нанес на стену дома антивоенное граффити. Сказал, что до пацифизма довел его алкоголь, бороться с которым без помощи полиции гражданин не в силах. Полицейские не удивились порыву и добросовестно составили на кающегося протокол. Литература абсурда не преподается в школе милиции.
А вот более традиционное. Август, Пенза. Учительница Ирина Ген получила условный срок за антивоенные высказывания в разговоре с восьмиклассницами.
Деточки записали его на диктофон и отнесли в полицию. Та возбудила дело «о фейках про армию». 5 лет условно и 3 года запрета на преподавание.
Такое тоже уже было. В «Большой энциклопедии стука» Горбовского есть эпизод, посвященный пожилой учительнице из Орла, сгинувшей в лагерях после того, как дала ученику выучить стихотворение по старому учебнику. В учебнике вожатая третьеклассника обнаружила Троцкого — и отнесла книжку в НКВД.
Доносы на учителей уже вошли в привычку, а вот на учеников — пока не так распространены. Самый известный — случай в Звенигороде, где на третьеклассника написал в органы папа его одноклассника, увидев «Слава Украине!» в школьном чате. Ребенка с мамой вызвали в отдел, но отпустили с миром.
Культура «музыкального стука» в России расцветает, причем все чаще в роли бдительных граждан выступают родственники или просто близкие люди.
Жанр доноса, и без того рифмующийся с эпохой большого террора, стал отсылать к ней и текстуально: например, в современных кляузах, которые имеются в распоряжении редакции, встречаются такие выражения как «вредительство», «недобитки», «предательские элементы».
А школьники в качестве инициативных информаторов, безусловно, напоминают о деятельности «юных дозорников» — пионеров-стукачей, поощрявшихся поездками в Артек за доносы на родителей, односельчан и учителей. Портреты юных борцов с контрреволюцией публиковала «Пионерская правда», издавались книги с ценными инструкциями по доносительству, проводились слеты особо отличившихся.
Тоня Чистова написала в газету о том, что ее отец ворует с завода железо. Отца посадили. Оля Балыкина отправила в ГУЛАГ аж 16 человек, включая отца — якобы за воровство хлеба. Проня Колыбин донес на мать, собравшую колоски, чтобы накормить Проню кашей. Мать поехала в исправительный лагерь, а сын — в пионерский.
— Доносы на близких родственников всегда связаны с затяжными конфликтами в семье, — говорит кандидат психологических наук Валентина Лихошва. — Конфликт — это всегда этап развития близких отношений. Который либо приводит к тому, что люди начинают больше доверять друг другу, либо, наоборот, к разрыву. Мы живем в обществе с очень низкой психологической образованностью. Никто никогда не учил нас, как разрешать конфликты. А донос — инструмент решения проблемы. К тому же дающий массу экономических выгод. Есть супруг, например, с которым при разводе придется делить квартиру. А если вдруг он внезапно сядет по какой-нибудь очень важной статье, проблема разрешается сама собой.
Исследователи социально-психологического феномена доноса, комментируя документы 30-х годов, пишут, что родственный донос коренится в иерархии ценностей, в которой человек находится в статусе «винтика» в руках государства. Возможность погубить чужую жизнь как бы придает значимости: государство, конечно, может сделать со мной, что захочет, но и я с кем-то могу поступить так же. Отсюда институт профессиональных стукачей, как упомянутая тем же Горбовским семья Артемовых, донесшая на 172 человека.
Историк «Мемориала» Сергей Бондаренко в одном из интервью точно сформулировал то, как донос становится психологическим социальным лифтом: «Доносчик — это социально незащищенный человек, который напрямую обращается к государству. Человек получает ответ на свой запрос и таким образом преодолевает одиночество, видит, что с ним кто-то есть рядом, что государство — его союзник».
Механизм этот дополнительно стимулируется. Если добиться от власти решения какой-то конкретной проблемы — та еще задачка, то достучаться до нее, чтоб оштрафовали соседа, — дело плевое. Донос рекламируется как подвиг: актриса и депутат Мария Шукшина предложила своим инста-подписчикам жаловаться в ФСБ на треки украинских исполнителей, звучащие на пароходиках, курсирующих по Москве-реке.
Политические институции разного рода наперебой предлагают собственные автоматизированные системы приема кляуз. Петербургские единороссы запустили в Telegram чат-бот для приёма сигналов о «феках» об армии. Чат-бот специально для екатеринбуржцев запустила и команда Владимира Соловьева, известного своим особым отношением к уральскому городу.
А с весны сочащаяся патриотизмом «Справедливая Россия» запустила целый сайт для сбора жалоб на нехватку оного. Жалобы якобы будут переадресованы Бастрыкину в виде депутатских запросов. На главной странице сайта вывешена цитата инициатора его появления, депутата ГД Дмитрия Кузнецова: «Это не про чистки, это про любовь к стране».
Сайт запущен еще в марте, но пока на нем можно увидеть всего 9 анонимных обращений, среди которых жалобы на «антироссийский контент » в сети «Одноклассники», скульптуру Олега Кулика «Большая мать» и акцию Марины Овсянниковой в эфире Первого канала. Неутомимый нью-справедливоросс Прилепин параллельно завел еще и нишевый сайт «ГРАД», так сказать, культурную секцию чистилища — там аккумулируются кляузы исключительно на деятелей искусств. Пока тоже немного, да и рубрика «Сообщить об агенте и пособнике» не так давно сменила название на скучную «Обратную связь».
Результативность этих «слухоприемников» неочевидна, впрочем, и без применения интернета россияне готовы по-старинке ножками отнести в полицию написанную на бумажке жалобу на непонятное и пугающее. Например, в Москве женщина пожаловалась на соседский Wi-Fi: точка доступа была названа «Слава Украине».
«Собака с милицией» приехала на место происшествия, Wi-Fi поймала, а вот его владельцев — нет. Потому как из какой квартиры несутся вражеские волны, понять так и не смогла.
— Доносы мотивированы страхом, — считает Валентина Лихошва. — История человека, который донес сам на себя — это не частный случай абсурда, это портрет нашего современного общества. В ситуации, когда мы ничего не можем контролировать и ни на что влиять, человеку необходимо вернуть себе функцию контроля, чтобы сохранить субъектность. Ты пишешь донос — и как будто можешь на что-то повлиять, контролировать жизнь. Плюс СМИ постоянно рассказывают о шпионах, диверсантах и вредителях. Многие живут в страхе, в ощущении, что кругом враги. Эмоциональное напряжение должно находить выход. И общество находит его в поиске внутренних врагов. В плане управления массами это эффективно, мы не первые, кто использует этот метод — вспомним охоту на колдунов и ведьм.
Легализация стукачества, еще недавно казавшегося совершенно неприемлемым актом, началась не вчера. Пышно расцвела культура доноса с первой редакцией статьи о «фейках» (она, как мы помним, родилась в пандемию и первоначально касалась исключительно информации о коронавирусе и борьбе с ним). Но вошла в оборот еще раньше, и одним из первых инициаторов «прямой связи с органами» был Роспотребнадзор.
Он свои пресс-релизы об уничтожении очередных ящиков с польскими яблоками сопровождал телефончиком, по которому граждан призывали сообщать о появлении вражеских пармезанов на родимых прилавках. И это работало: например, известна история жителя Владивостока, который, обнаружив в помойке упаковку от гуся, схожую с увиденной в репортаже об уничтожении санкционки, а затем учуяв от соседей запах жареной птицы, позвонил, куда следует.
Зависть, обида и безнадега — три кита русского доноса. На этапе составления списков иноагентов он стал социальным лифтом для профессиональных сикофантов (вспоминим Ионова). Сейчас — утешением в ужасе невыносимого бытия.